— Нехорошо стричь вены маникюрными ножницами! Они не для этого предназначены.
— Кто? — пьяно спросил он спросонья.
— И ножницы, и вены. — Голос был безапелляционен и свято уверен в собственной правоте.
Темнота догорела и рассеялась дымом. В воздухе пахло хлоркой. Виктор мучительно открыл глаза. Прямо над ним хищно насупился покрытый трещинами желтушно-белый потолок — чужой, недоброжелательный, неумолимо-казенный.
— Где я? — испуганно взмолился к нему Виктор. Но потолок его проигнорировал. А на душу мучительно навалилась странная тяжесть. Болезненная, но подозрительно привычная. Он не помнил ее имени, но знал, что они знакомы давно и коротко. И знакомство это не из приятных...
— Вы в больнице. — Голос звучал справа.
Виктор повернул голову. Рядом с его кроватью стояла малорослая девица в белой докторской шапочке. Шапочка была очень амбициозна. Девица тоже. На ногах у нее красовались остроносые туфельки с умилительными бантиками. В руках — сияла лакированной кожей угрожающе-черная папка. На лице — горделивая ответственность за светлое будущее человечества...
— Вы пытались покончить жизнь самоубийством и потеряли много крови, — резко протрезвила она его. — Помните?
Он вспомнил. И у его тоски появилось имя.
Мария, Маша, Машуля... Она бросила его два дня назад.